Неточные совпадения
— Сто восемьдесят шесть… семнадцать… — слышал он. —
Войну мы ведем, младшее офицерье. Мы — впереди мужиков, которые
ненавидят нас, дворянство, впереди рабочих, которых вы, интеллигенты, настраиваете против царя, дворян и бога…
Я воспеваю свободу, когда моя эпоха ее
ненавидит, я не люблю государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинство и ценность личности, я не люблю
войны и военных, когда эпоха живет пафосом
войны, я люблю философскую мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое христианство, когда эпоха признает лишь христианство традиционно-бытовое.
И Кавказ,
война, солдаты, офицеры, пьяный и добродушный храбрец майор Петров — все это казалось ему так хорошо, что он иногда не верил себе, что он не в Петербурге, не в накуренных комнатах загибает углы и понтирует,
ненавидя банкомета и чувствуя давящую боль в голове, а здесь, в этом чудном краю, среди молодцов-кавказцев.
Потом — я
ненавижу проклятых братушек и всю эту опереточную
войну…
Елена Андреевна. Неблагополучно в этом доме. Ваша мать
ненавидит все, кроме своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне не верит, вас боится; Соня злится на отца и не говорит со мною; вы
ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я нудная, тоже раздражена и сегодня раз двадцать принималась плакать. Одним словом,
война всех против всех. Спрашивается, какой смысл в этой
войне, к чему она?
И когда я так чувствую свое бессилие, мною овладевает бешенство — бешенство
войны, которую я
ненавижу. Мне хочется, как тому доктору, сжечь их дома, с их сокровищами, с их женами и детьми, отравить воду, которую они пьют; поднять всех мертвых из гробов и бросить трупы в их нечистые жилища, на их постели. Пусть спят с ними, как с женами, как с любовницами своими!
Во время
войны союзников с Наполеоном Пруссия держалась нейтралитета, и хотя общественное мнение было за
войну, а войско
ненавидело Наполеона, осторожный и малодушный король Фридрих Вильгельм держал себя робко и употреблял все средства, чтобы отклонить разрыв с сильным завоевателем.
Вот и живу теперь, ничего, живу. На службу хожу, с знакомыми раскланиваюсь. Про
войну читаю. Нас бьют и отовсюду гонят: и из Польши, и из Галиции. И Перемышль взяли обратно, даже поиграть как следует не дали. Жандарм Мясоедов Россию за 30 сребреников продал. Ничего! И не то чтобы
ненавижу всех, а около того.
Во всем этом уж нет души: она перешла в иное место. Все эти миллионы вооруженных людей, которые каждый день упражняются в виду всеобщей истребительной
войны, не
ненавидят уже тех, с которыми они должны сражаться, ни один из их начальников не смеет объявить
войны. Что касается до упреков, даже зарождающихся, которые слышатся снизу, то уже сверху начинает отвечать им признающее их справедливость великое и искреннее сострадание.
Флигель-адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что
войну надо im Raum verlegen, [перенести в пространство,] и которого так
ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая, с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай-де-Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.